Сегодня с маман взяли деньги и поехали крушить прилавки в Сильпо. Что-то наша рядом торчащая Таврия спаскудилась по части курятины. Но не в этом дело.
Пошли поинтересоваться сырами. Я сыр не люблю, но остальные четверо в моей семье знатные любители, и ужасно страдают, что сыр, сука, так безбожно подорожал. В общем, я стою с тележкой, забитой мясом, мать вдохновенно копается в сырах. Рядом с ней копается в сырах женщина ну может лишь слегка старше меня. На женщине хорошенькая шубка из щипаной норки, кокетливая такая. По шубке видно, что она дорогая. Женщина раздражённо вздыхает и сдвигается в сторону украшенного оливками и километровыми ценниками сыра, берёт в руку увесистый кусок с сине-зелёной плесенью, и начинает его пристально рассматривать. Ейный мужик (норковой бабы, а не плесени) стоит рядом со мной поодаль, в тележке — каперсы, тонко нарезанный хамон, ещё что-то такое же фельдипёрсовое. И вот он стоит и терпеливо ждёт, как, впрочем, и я. И вдруг он видет в руке супруги это плесневое великолепие, страдальчески тянет:

— Анечка, я тебя умоляю, только не опять!

— Успокойся, — бросает она через плечо. — Это дорогой сыр!

— Да я знаю! — у него лицо аж сморщилось. — Но он же невкусный!

— Невкусный, — соглашается она и берёт второй кусок, поворачивается к тележке и хозяйственно укладывает оба куска в компанию хамона и каперсов.

— Ань, может просто сыра? Вон сметанковый, польский, я люблю...

Она тяжело вздыхает, смотрит на сметанковый сыр, и вдруг я понимаю, что она тоже его любит. Вот тот, с круглыми дырочками, нежного цвета. Сметанковый! Потом она с тоской смотрит на сыр с плесенью, что-то для себя решает рубает ладонью по воздуху:

— Нет. Мы всю жизнь питались дешёвкой. Сыр с плесенью!

И оба пошли на кассу.

Я в охуении смотрю им вслед и у меня только один вопрос. Боже мой, НАХУЯ?!